«Это никогда не повторится. Никогда не будет беспомощности перед лицом реальности. Раньше чем это случится, я разделю страдающий дух на фрагменты или укрою и утешу его фантазиями, или оглушу его при помощи наркотиков и алкоголя, или буду докучать ему для того, чтобы отнять надежду на жизнь в этом мире. Так я сохраню то, что уцелело от этого столь рано прервавшегося детства – невинность, которая страдала так много и так рано»
Д. Калшед
В этой статье рассмотрены основные моменты теории Д. Калшеда по его книге «Внутренний мир травмы». Д. Калшед обозначает травмой любое переживание, вызывающее непереносимые душевные страдания и тревогу у ребенка. Травма является острым и разрушительным переживанием детского абьюза, также вызванного неудовлетворенными потребностями в зависимостями. Отличительной чертой травмы является переживание ужаса перед угрозой растворения «связного Я». Известный психоаналитик Х. Кохут назвал это тревогой дезинтеграции, которая угрожает полной аннигиляцией личности и может привести к разрушению. Ранняя психическая травма делает интеграцию психики невозможной, так как происходит регрессия одной части эго к инфантильному периоду и, одновременно, прогрессия другой части эго, - слишком быстрое взросление, что приводит к преждевременному становлению способности к адаптации во внешнем мире – часто в качестве ложного Я. Прогрессировавшая часть личности начинает опекать регрессировавшую часть. Если травмы происходят в ранний период детства, когда еще не сформировано связное эго, в игру вступают примитивные психологические защиты, такие как расщепление, проективная идентификация, идеализация и обесценивание, трансовые состояния, психическое оцепенение, деперсонализация, переключения между множественными центрами идентичности. Эти защиты служат отличительным признаком тяжелых форм психопатологии и функционируют на магическом уровне сознания – том самом уровне осознавания, который был на момент травматического события. Ребенок взрослеет, но примитивные защиты так ничего и не узнают о реальных угрозах окружающего мира и остаются на прежнем уровне развития. Каждая новая жизненная ситуация ошибочно априорно воспринимается как опасность, как угроза повторного переживания травмы и вследствие этого, подвергается атаке. Это один из парадоксов - травмированная психика продолжает травмировать саму себя – травматический процесс не заканчивается с прекращением травмы, но продолжается во внутреннем мире жертвы насилия. Люди, перенесшие психическую травму, постоянно обнаруживают себя в жизненных ситуациях, в которых они подвергаются повторной травматизации. Во внутреннем мире пациентов, перенесших травму, с большой долей вероятности можно обнаружить такого рода персонификации самодеструкции и насилия, представленные в дьявольской форме. Невыносимые страдания, причиненные травматической ситуацией, которую пережили пациенты в раннем детстве, представляют для них проблему и в настоящем. Кажется, будто психики стремится увековечить травму в бессознательных фантазиях, переполняя человека непрекращающейся тревогой и ужасом. Одним из защитных психологических механизмом при травме, позволяющим человеку, перенесшему невыносимую боль, участвовать во внешней жизни является диссоциация. В том случае, когда избежать травмирующей ситуации невозможно, какая-то часть Я должна быть удалена, но для того, чтобы это случилось, обычно интегрированное эго должно быть разделено на фрагменты или диссоциировано. Диссоциация является нормальной частью защит психики от потенциального ущерба травматического воздействия. Непереносимые переживания разделяются и распределяются по различным отделам психики и тела, главным образом, переводятся в бессознательные аспекты психики и тела. Появляется препятствие интеграции обычно единых элементов сознания (когнитивных процессов, аффектов, ощущений, воображения). Переживание становится прерывистым. В памяти индивида, чья жизнь была нарушена травматическим событием, появляются провалы, для него становится невозможной вербализация, создание полноценного рассказа о том, что с ним произошло, так как отторгнутый материал не имеет психической репрезентации, а отсылается на соматический уровень или переводится в дискретные психические фрагменты, между которыми возводятся амнестические барьеры. Никогда этому материалу не будет позволено вернуться в сознание. Браун описал 4 аспекта переживания, между которыми может иметь место диссоциация: поведение, аффект, ощущение и знание – модель BASK. При диссоциативном расстройстве либо один из этих аспектов подвергается расщеплению внутри самого себя, либо обычные связи между ним нарушаются. В случае психической травмы аффективные переживания слишком интенсивны для того, чтобы вынести их. Расщепление становится жизненно необходимым. Это одна из важных функций диссоциативной защиты – временное разделение целостного переживания на части, внутреннее отделение эго от контакта с реальностью в интересах психического оцепенения. Это, в свою очередь, включает атаку на саму способность к переживанию, что означает нападение на связи между аффектом и образом, восприятием и мышлением, ощущением и знанием. В итоге переживание лишается смысла, связные воспоминания дезинтегрируются, и процесс индивидуации прерывается. Части переживания, содержащие чувства уязвимости и незащищенности, рассматриваются как опасные элементы и соответственно, подвергаются атаке. Эти атаки предназначены для того, чтобы разрушить надежды на установление реальных объектных отношений и погрузить пациента еще глубже в мир фантазий. Система самосохранения психики подобна иммунной системе организма, которая атакует опасные элементы. Система самосохранения наделена функцией саморегуляции и функцией медиатора между внутренним и внешним миром. При нормальных условиях эти функции представлены эго. Если однажды возникла травматическая защита, то все отношения с внешним миром переходят в ведение системы самосохранения. Личность выживает, но не может жить творчески: ее креативность блокирована, а также она изолирована от реальности. Д. Винникотт назвал эту зону потенциальным пространством – там, где происходит расщепление и человек застревает между иллюзией и реальностью. Здесь и становится необходимой психотерапия. Однако, целью терапии является не избавление от страданий, а восстановление взаимоотношений с реальностью. Интерес представляет модель психотерапии травмы, созданная Э. Семрадом и развитая позднее Д. Гарфилдом, где большое внимание уделяется аффектам пациентов, так как аффект является центральным организующим принципом психической жизни, так как он связывает воедино разнородные компоненты разума – ощущения, идеи, воспоминания, суждения, наделяя каждый из этих элементов общей для всех чувственной окраской. Лечение не достигнет успеха, если не будет реконструирован исходный травматический момент наряду с аффектом, ассоциированным с ситуацией травмы. Первым этапом является обнаружение аффекта в рассказе пациента (в случае психоза) и освобождение его от элементов бреда, галлюцинаций и других искажений; на следующем этапе аффект должен быть признан (признан своим) и пережит на телесном уровне. Важный момент, который нужно учитывать в процессе терапии – травма связана со смыслом. Неврозы возникают не как реакция на травму как таковую, а в ответ на фантазии, посредством которых травма обретает приписанный ей смысл. З. Фрейд также придерживался этого мнения и высказал предположение о том, что к расщеплению психики приводит не сама травматическая ситуация, а устрашающий смысл, который событие обретает для индивида. Поэтому важным этапом в терапии является вербальное выражение аффекта – он должен быть выражен языковыми средствами и встраивание его в структуру повествовательной истории индивида – истории его жизни, т.е. осознание. Без участия сознания в процессе проработки травматического опыта внутренний мир травмы отображается в событиях внешней жизни пациента в виде навязчивого повторения. Постепенно, по мере того как травматическая ситуация рассказана и пересказана, в сновидениях начинается процесс символизации, который завершает процесс переработки травмы. Сны способны репрезентировать диссоциативную активность психики и удерживать ее раздробленные фрагменты в рамках единого драматического сюжета. Обычно сны выполняют такую работу, когда некому выслушать пострадавшего. Однако существуют травмы, терапия которых невозможна. К таким относятся ранние детские травмы. Есть люди, которым еще в младенчестве был нанесен такой ущерб, что они не могут получить помощь от терапии именно в силу парадоксального сочетания в ней близости и сепарации. Травматическое переживание младенца не опосредовано родительскими фигурами и остается неоформленным в конкретный образ, а следовательно, лишенным смысла. Также в случае длительной детской травмы неизбежно актуализируются система архаичных защитных механизмов, которая разрушает архитектуру внутреннего психологического мира. Переживание утрачивает смысл. Мысли и образы отделяются от аффекта. Это приводит к состоянию, которое называется алекситимия. Клиенты, перенесшие ранние травмы, не способны в терапии к проживанию горевания. Обычно для того, чтобы горевать, требуется наличие идеализированного я-объекта , с которым маленький ребенок идентифицируется и сливается, который является центром первого переживания ребенком чувства всемогущества. Впоследствии значимость этой структуры, как считает Х.Кохут, уменьшается благодаря ситуациям, в которых мать демонстрирует переносимые неудачи в эмпатии. У травмированного ребенка идеализированный объект отсутствует. Можно отметить и то, что ребенок, подвергшийся физическому или сексуальному насилию, не в состоянии мобилизовать агрессию для того, чтобы избавиться от пагубных плохих не-Я элементов травматического опыта. Ему трудно вынести чувство ненависти к любимому родителю, поэтому он идентифицируется с хорошим отцом и посредством идентификации с агрессором, ребенок принимает агрессию отца в свой внутренний мир и начинает ненавидеть себя и свои потребности. Детская травма с точки зрения Д. Винникотта подразумевает, что ребенок пережил разрыв жизненного континуума, жизненной целостности, поэтому, начиная с этого момента, примитивные защиты организуются таким образом, чтобы предотвратить повторение переживания "немыслимой тревоги" или возвращения острого состояния спутанности, обусловленного дезинтеграцией нарождающейся структуры эго. Происходит распад всего того, что составляет личную целостность существования. Восстановившись после депривации, ребенок вынужден теперь вновь и вновь постоянно подавлять источник тревоги, корни которого лежат в нарушении непрерывности личного начала.
