Неопознанный труп: восстановленное равноправие палача и жертвы

 


В ярость друг меня привел -
Гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес -
Я молчал, но гнев мой рос.

Я таил его в тиши
В глубине своей души,
То слезами поливал,
То улыбкой согревал.

Рос он ночью, рос он днем.
Зрело яблочко на нем,
Яда сладкого полно.
Знал мой недруг, чье оно.

Темной ночью в тишине
Он прокрался в сад ко мне
И остался недвижим,
Ядом скованный моим.

Уильям Блейк
«Древо яда»

 

За последние года два я опубликовала около десятка научно-популярных текстов, посвященных психологии нарциссизма. У некоторых читателей они нашли живой отклик. Иногда на мой еmail приходили письма от читателей со словами благодарности, вопросами или комментариями. Уже больше двух месяцев назад на почту снова пришло письмо, которое читательница написала после прочтения моих публикаций, посвященных теме нарциссизма: «Здравствуйте, Амалия Алексеевна! Сегодня ночью случайно наткнулась на вашу статью про нарциссов, дальше обнаружила еще несколько вашей статей по этой теме. Так провела полночи, за чтением ваших статей». Далее автор письма сообщает о внутренней мотивации провести полночи за чтением: «Ваши статьи для меня пролили свет на одного человека, характер которого я никак не могла понять, и для себя называла его страшным. Ваше описание нарцисса полностью совпадает с этим человеком. Этот человек – второй муж моей матери, с которым я жила с шести до девятнадцати лет».

Письмо читательницы очень длинное и наполнено биографическими деталями своей жизни и ее матери. Прошло достаточно времени, чтобы впечатление и «осадок» от этого письма рассеялись, их сила, конечно, ослабла, тем не менее, то, о чем поведала в письме эта неизвестная мне женщина, произвело на меня большое впечатление. Изначально в переписку с автором письма я не вступала, никаких дополнительных нюансов этой страшной истории, соответственно, я не знаю, не знаю и того, правдива ли эта история, или сколько в ней вымысла, неизвестным, конечно же, останется и вопрос о точности диагностики моей читательницей характерологических особенностей супруга ее матери. Но вопрос не в критериях диагностики, не в количестве присутствующих признаков характерологической структуры и даже не в мужчине-нарциссе. Вопрос в том, что происходит с человеком, выбирающим для себя жизнь рядом с личностью с тяжелыми характерологическими особенностями. О том, кто этот человек? Что им движет? И чем это все может закончиться. В конечном счете, моя охваченность этой историей – это моя  охваченность вопросами властного дискурса.

Замышляя этот текст, меня не оставлял один вопрос: насколько этично мне, без ведома автора письма, предоставить эту историю публично. Я написала автору короткое письмо: «Здравствуйте! Вы не будете против, если я, на основании изложенной Вами истории, сделаю публикацию?» Ответ: «Здравствуйте, Амалия Алексеевна. Конечно, даже буду рада!».

Первое письмо действительно очень длинное, местами сбивчивое, похожее на исповедь, поэтому основную суть сообщения я переработала, сократила, присвоила главной героине имя, иногда оставляя прямую речь автора письма. Эта история воистину трагична, я думаю, ее будет полезно прочитать всем. Ее поучительность не имеет сомнений.

Лидия вышла замуж в возрасте девятнадцати лет по огромной любви, через год у нее родилась дочь. Отношения с мужем были не всегда гладкими, но Лидия была счастлива, живя с горячо любимым мужчиной и маленькой дочкой. Через четыре года счастливого брака, когда дочери Лидии было три года, ее горячо любимый муж объявил, что уходит к другой женщине. Лидия впала в депрессию, выбраться из которой ей помогла болезнь дочери. Лидия бросила все усилия на восстановление дочери после заболевания. Время шло, Лидия с головой ушла в «материнство»: «Мама, как мне кажется, гнала от себя мысли и чувства, связанные с потерей моего отца».

Когда Лидия практически оправилась от ухода мужа и болезни дочери, бывший муж внезапно появился снова, раскаиваясь, он просил простить его и принять назад. Лидия его простила; обиду пережила и снова была счастлива. Спустя полтора года муж сообщил Лидии, что его отношения с прежней женщиной возобновились, и он снова уходит к ней. «Мама около трех месяцев провела в слезах и ужасных мучениях».

В этот период в организации, в которой работала Лидия, перестали платить зарплату, оправляя всех в отпуск за свой счет. Лидия принялась искать работу, и вскоре ей улыбнулась удача, она была принята в стремительно развивающуюся фирму, где ее непосредственным начальником был разведенный, с хорошим чувством юмора человек, который с симпатией относился к ней. Мужчина начал проявлять инициативу, Лидия ответила взаимностью, и вскоре их отношения были узаконены.

Живя со вторым мужем и работая с ним в одном коллективе, Лидия стала отмечать черты тирании в характере ее супруга. Но он обеспечивал ее вместе с дочерью, был успешен, и за ним было как за «каменной стеной». С течением времени «каменная» стена стала таковой буквально; все связи, которые были у Лидии с другими людьми в коллективе, супруг требовал прекратить, просил Лидию доносить ему, кто что про него говорит, выражать собственное мнение Лидии не разрешалось. «Мама поступала, может не очень хорошо, но мы зависели от него материально».

Старея, муж становился все невыносимее и невыносимее, его тирания и патологическая жадность достигли гаргантюанских масштабов. Так, он упрекал Лидию в том, что она не следит за собой, выглядит как «старая корова», но когда Лидия предпринимала попытку что-либо изменить в своем внешнем облике: сделать новую прическу, купить новую одежду, на супруга нападал приступ жадности и он безжалостно атаковал женщину, как транжирящую его деньги. «Так было постоянно, мама пыталась объяснить, что эти вещи куплены по акционным ценам, на что он кричал, что она дура, которую разводят».

 Когда Лидия достигла пенсионного возраста, муж приказал всю пенсию отдавать ему. Он донимал ее рассказами о том, какие все его подчиненные «неблагодарные свиньи», и как он много для них сделал.

 «Если мама садилась смотреть сериал, он приходил с разговором, который сводился только к одному – к нему самому, если мама шла в душ, он просил принести ему чай, если она звонила мне, ему нужна была таблетка от головы. Я знаю, что маме  было сложно, но вполне привычно и сносно, только иногда стыдно от людей. Вообще мама была всегда очень тихой и молчаливой».

Властный супруг Лидии считал себя незаменимым руководителем, был убежден, что его лепту в развитие фирмы невозможно переоценить. Фантазии о незаменимости были уничтожены, когда его  руководство вежливо попросило его уйти на покой.

Тогда Лидия пережила настоящий кошмар, муж цеплялся за различные, абсолютно нереалистичные варианты того, как можно переубедить его руководство: «Смешно и горько вспоминать, чего он только не придумывал – просил маму уговорить сотрудников устроить забастовку или шантажировать начальство уходом всего отдела, которым он руководил. Он заставлял маму, в его присутствии звонить его подчиненным, чтобы она убедила их идти к руководству фирмы и просить оставить им прежнего начальника».

Если Лидия пыталась объяснить бесперспективность замыслов, супруг терял сознание, задыхался, грозился выгнать женщину из дома. Когда все иллюзорные способы были испробованы, и реальность потери стала очевидна, супруг впал в мрачность, часто болел, лежал в больницах, лечился в санаториях, не отпуская от себя Лидию ни на шаг.

Лидия, вынужденная все свое время посвящать супругу, была лишена радости быть бабушкой. Отлучки Лидии из дома не приветствовались, а малыш в доме раздражал супруга. «Чаще всего мама всегда все сносила стойко, казалось ее ничего не трогало».

«Однажды я настояла на том, чтобы мама поехала со мной, моим мужем и ребенком на пикник. Его не приглашали, так как к тому времени отношения между нами были крайне напряжены. Он протестовал, не разрешал маме ехать. Как и обычно мама сдалась, вечером позвонила мне и сказала, чтобы мы ехали отдыхать без нее. Рано утром я пришла к ним домой,  я была очень разгневанна, обвиняла маму в мягкотелости и требовала, чтобы она делала то, о чем мы давно договорились. Между мной и ним завязался скандал. Потом у него начался сердечный приступ. Я не знаю, был ли приступ правдивый, или  он его придумал. Честно, говоря,  мне было все равно. Я продолжала настаивать, не обращала внимания на его стоны и хватание за сердце, мама рыдала, и я ее за руку увела».

Когда вечером Лидия в сопровождении дочери пришла домой, она застала мужа, лежащим на диване, абсолютно несчастным и раздавленным. Муж рассказал, что после того, как Лидия ушла, он предпринял попытку найти лекарства от сердца, но она не увенчались успехом, тогда он отправился в аптеку, выйдя из нее, он не знал, как ему дойти обратно. Он долго ходил в растерянности по разным улицам, пока его растерянность не заметила проходящая женщина, которая помогла ему вспомнить, где он живет. Правда это, или вымысел – неизвестно.

После этого случая Лидия совершенно не могла оставлять своего супруга одного, так как он мог снова потеряться.

Спустя полтора года после происшествия, супруг, узнав о том, что его бывшая подчиненная собрала на свой юбилей практически всех, с кем она ранее работала, кроме ее бывшего начальника, впал в бешенство. Обвинял Лидию, что она «с ними заодно», что она знала о праздновании, но ему не сказала. Не выдержав, Лидия сказала супругу, что для того, чтобы его звали на юбилеи, нужно было по-человечески относиться к людям (женщина, которая не пригласила своего экс-начальника, в свое время попросила его взять на работу ее сына, согласившись, супруг Лидии установил «ренту», сын должен был отдавать 40% дохода ему). После этого заявления супругу стало плохо, потеряв сознание, он упал на пол. Лидия собралась и поехала к дочери: «Мама не плакала, меня это поразило, никаких страданий, никакого присущего ей страха. Она была тихая, мама вообще была тихаяя принялась ему звонить, он ответил на звонок, конечно никакого диалога, в телефонную трубку я услышала маты, оскорбления и угрозы в свой и адрес мамы».

Ближе к ночи Лидия в сопровождении дочери отправилась домой. Придя домой, своего супруга она там не обнаружила. До самой полуночи телефон супруга не отвечал, а позже абонент уже был не на связи.

 Лидия до самого утра не сомкнула глаз, с рассветом обошла соседей в поисках какой-либо информации. Наступил день, вечер, ночь и снова утро, но супруг не появился. Лидия обратилась в милицию. Через  некоторое время Лидию вызвали на опознание. Вся дрожа от ужаса, она приехала в морг, первое тело, которое ей показали, было неизвестного ей человека, когда ей показали следующее, Лидия с первого взгляда опознала своего мужа. Следующий момент зародил в ней сомнение, … и она сказала, что это не он.

История, леденящая до обморожения. Что произошло в тот момент с женщиной, которая большую часть своей жизни посвятила человеку, в котором она отказалась признать своего супруга.

Увидев своего бездыханного супруга, вместо рыданий и отчаяния Лидия соврала. Что это – минутное помешательство? Оказывается не минутное, так как через некоторое время Лидия еще приглашалась на опознания, приходила, смотрела на заведомо неизвестные ей мертвые тела, занятие, нужно сказать, не из приятных. Пропал без вести –  таков вердикт судьбы супруга Лидии.

Что это было – месть? Желание поквитаться за истязания? Может быть и так. Лидия призналась дочери в том, что соврала. Дочь спросила: «Почему?», Лидия ответила: «Не знаю».

«Позже, когда мама еще посещала морг, я вновь ее спросила: «Почему?», она ответила: «Теперь не хочу заниматься похоронами».

Может быть, Лидия просто устала обслуживать своего нарциссичного супруга и поэтому отказала ему в организации для него последнего пути?

А может мертвое тело больше не имело власти над Лидией, смерть супруга предстала как акт его окончательной эмаскуляции и сообщала Лидии о свободе действий?

Узнавание – это опознание воспринимаемого объекта как такого, который уже известен по прошлому опыту. А может сомнение Лидии, а он ли это, связано с тем, что мертвое тело, больше не могущее ее упрекать, оскорблять, манипулировать и ущемлять, и не могло быть признано ею тем человеком, с которым она жила?

Возможно,  благодаря этому жесту неузнавания, Лидия получила статус субъекта, способного на самостоятельное действие (не узнать, не похоронить).

Позиции «палача» и «жертвы» представляют собой две стороны одной медали. «Вообще мама была всегда очень тихой и молчаливой». «Она была тихая. Мама вообще была тихая». Жертва очень часто характеризуется тем, что неспособна говорить.  Она как бы лишена дара речи, немота в сочетании с чувством собственного бессилия – это ее привычное состояние. Не находя вербального выражения, обида аккумулируется до состояния клокочущей ярости, готовая прорваться наружу в жестокой форме насилия – и тогда «жертва» тут же превращается в «палача». Позиции участников этого конфликта подвижны.

В жизни и своей профессиональной деятельности я неоднократно наблюдала эту взрывоопасную немоту. Тяга к высказыванию очень велика, а словесные возможности дискурса насилия не только ограниченны или недоступны, но и скомпрометированы длительной ситуацией лжи, подавления и насилия. В итоге гигантский багаж невысказанного создает такое давление изнутри вовне, что взрыв неминуем.

«Чаще всего мама всегда все сносила стойко, казалось, ее ничего не трогало».  Когда разум спит, монстры продолжают рождаться, ибо стихия, из которой они произрастают, не будучи просветлена осмыслением, тем не менее, живет  и живет по собственным законам, непостижимым для разума, который, охваченный страхом, выбирает путь вытеснения и подавления.

«Мама поступала, может не очень хорошо, но мы зависели от него материально». Будучи супругой «начальника», женщина терпит все его прихоти, в том числе потому, что экономически от него зависит. В похожем положении по отношению к нему находятся подчиненные, платящие «ренту». В данном случае, будучи сама жертвой насилия со стороны супруга, женщина выступает как его пособница во властном подавлении окружающих (т.е.палач). Но «жертва» тоже несет свою ответственность: выучив «язык насилия», жертва не обязана на нем говорить, порождая тем самым все новые волны насилия.

 Регистр задаваемых вопросов может быть продолжен, как и регистр ответов на них. На этой истории можно выстроить не одну психологическую теорию, снять не один фильм или написать литературные произведения.

Если мы длительное время «терпим», «молчим», «не ропщем», «соглашаемся» мы взращиваем своего внутреннего палача. Мы деморализуемся,  «меняя веру, як цыган коняку», что неизбежно оборачивается агрессией, деструкцией, поражением и катастрофой,  уродливыми чувствами, извращенными мыслями и поступками.


Что интересного на портале?