Восстановление способности терапевта к контакту при столкновении с личными ценностными и биологическими ограничениями.
Размышления, которыми я хочу поделится в этом тексте родилась при работе над статьей, которую мне предложили написать в сборник, посвященный Красоте и Уродству. Пока я думала про Красоту и Уродство, мне все меньше казалось , что их можно рассматривать как полярные понятия и все больше хотелось попытаться разобраться с тем, как может терапевт сохранить эффективный контакт с клиентом, встречаясь с тем, что им (терапевтом) осознанно или нет идентифицируется как Уродливое.
На что мы опираемся, когда воспринимаем что-то как красивое или как уродливое? Как справедливо пишет Д. Зинкер, мы не критикуем стиль художественного произведения , «мы делаем акцент на восприятии произведения, в целом». Мы с трудом можем сказать чем нам нравится картина, танец или сессия. То есть мы пытаемся, используя всякие определения – «гармонично», «вдохновляюще», «свободно», «затрагивающе» и т.д., и т.д. Или применительно к терапии – « контакт», « заинтересованность», «доверие», «свободное дыхание», «баланс», «включенность» и т.д. Можно ли использовать эти понятия как эстетические критерии? Скорее речь идет о чем то, что напоминает музыкальный слух. Его конечно в той или иной степени можно развить у каждого человека. Однако, для этого надо много слушать и воспроизводить музыку. И когда речь идет об изобразительном искусстве- тоже нужно своеобразный слух ( взгляд, чутье, вкус). Но он тоже чаще всего должен созреть, воспитаться. Это не происходит само собой. В одном из эпиграфов к своей работе Ира Захарян приводит слова Пруста. «Значит, они считали, что нельзя не увидеть эстетического качества, и они думали так, не понимая, что этого нельзя сделать без того, чтобы не дать медленно вызреть в своей собственной душе эквиваленту этого качества». В психотерапии очень похоже. И так же как в искусстве, можем ли мы при этом определить, созрел ли в нашей душе этот эквивалент и используем ли мы его в качестве камертона для собственной работы. Разный ли он для разных терапевтов? Можем ли мы с его помощью обсуждать критерии эффективности терапии, тем более эстетические… ?
Когда мы говорим о Красоте, это часто происходит либо в рамках дихотомии Красивое – Уродливое , либо в рамках принятых эстетических категорий – Прекрасное – Безобразное. В толковых словарях Уродливое и безобразное рассматриваются как синонимы, противоположные Красивому. И тогда Прекрасное рассматривается как эстетическая ценность, как то, что способствует радости, жизни, как то, в чем присутствует гармония и ритм. А Безобразное, наоборот, нечто вызывающее недовольство, что-то дисгармоничное, то, что в конечном счете ведет к отсутствию образа, смерти, разложению. При этом признается, что Уродливое и БезОбразное присутствуют в жизни, а так же их важная роль как того, что оттеняет прекрасное, и в этом смысле может доставлять эстетическое наслаждение, как уродцы Босха или автопортреты Шиле. Это какая то очень важная миссия Уродливого. Оно позволяет нам оттолкнуться от него и устремиться к Красивому ( «Я не буду , как они - персонажи Босха», «Я не хочу быть с теми, кто на них похож») или встретиться с чужой и своей внутренней дисгармонией. Бытие в этом столкновении может быть красивым, как изломанные линии Шиле, как признание тяжести, конфликта, страдания, как способ сохранить достоинство при столкновении с реальностью, в которой есть и смерть, и безобразность. При этом, мне кажется, что Уродливое – не является антитезой к Красивому. Красивому противоположно не Уродливое, а Некрасивое.
Мы можем сказать «Какой Красивый сегодня закат (но вряд ли скажем, что закат вчера был Уродливым, скорее обычным) или « Какой восхитительный отсюда вид на город», но вид на этот же город с какой то другой точки скорее всего не покажется нам Уродливым, просто не удивит и не обрадует. Красивое в эстетическом срезе чаще противопоставлено Некрасивому ( обычному, не интересному, оставляющему равнодушным или не вызывающему желания приблизиться).
На грани Красивого и Некрасивого (а не Уродливого) иногда появляется свобода . Точнее при попытке преодолеть эту грань, выйти за пределы привычного. Если ( говоря словами Джозефа Зинкера) творчество – это празднование того, что Я есть, демонстрация Некрасивого – может быть констатацией того, что Я есть. Заявлением – Я есть и Я сейчас такой в этом мире или мне так сейчас здесь и Я свободен проявить это. Сталкиваясь с жизнью, Я сейчас чувствую не радость и восхищение, а что-то совсем другое. И Красота тогда в том, чтобы не игнорировать это, в том , чтобы быть целостным. Помню как 16-летняя дочь моей подруги, расставшись с молодым человеком, побрилась наголо. Это было одновременно отталкивающее и притягательно. Она была очень красива в переживании своей потери.
Мы проявляемся, взаимодействуя с миром и людьми в нем, нащупывая красоту через свободу , в частности, через свободу выйти за рамки гармоничного. Это рискованно. Потому что разница между дисгармонией и фальшью иногда очень тонкая. В этом смысле риск - и «некрасивое» поведение подростка, и музыка Шнитке . Но я не уверенна, что без этого риска возможно найти действительно красивую форму.
Уродливое же не противопоставлено красоте, но принадлежит к чему то качественно другому.
Уродливое ( вид, ситуация, человек, вещь) возникает тогда, когда мы сталкиваемся с сильными переживаниями, а именно с переживанием одновременно отвращения и страха.
«Уродики, уродища, уроды
Весь день озерные мутили воды.
Теперь над озером ненастье, мрак,
В траве - лягушачий зеленый квак.
Огни на дачах гаснут понемногу,
Клубки червей полезли на дорогу,
А вдалеке, где все затерла мгла,
Тупая граммофонная игла
Шатается по рытвинам царапин,
А из трубы еще рычит Шаляпин.
На мокрый мир нисходит угомон...
Лишь кое-где, топча сырой газон,
Блудливые невесты с женихами
Слипаются, накрытые зонтами,
А к ним под юбки лазит с фонарем
Полуслепой, широкоротый гном.
1923, В. Ходасевич
Мерзко, да? Отвратительно. И жутковато. Поэтому - Уродливо.
Причем кажется именно сочетание этих двух эмоций отзывается в нас как Уродливое. Просто страха или просто отвращения недостаточно. Нам же не кажется уродливым оскалившийся лев. Страшно да, но не уродливо. Или вид фекалий, или рвоты. Противно, отвратительно, но не уродливо. А вот вместе, когда отвращение и страх переживаются одновременно, возникает то, что идентифицируется как Уродство. Вспомните например, красавца полковника Ланда из Бесславных ублюдков Тарантино. Урод же. Потому что отвратителен и опасен. Очевидно в этом заложен важный биологический механизм. Держись подальше от того, что вызывает отвращение и страх. Это опасно и для отдельного индивида ( можно заразиться, испытать боль, физическую или моральную, погибнуть) и для рода в целом ( совокупление с уродливым может привезти к рождению уродливых , нежизнеспособных, болезненных особей). Биологический смысл и страха, и отвращения понятен, причем он практически одинаков и при столкновении с чем то предметным ( искалеченное тело, люди c ярко выраженными внешне генетическими нарушениями), что вызывает у нас подобные переживания и с чем то, что находится в сфере идей ( фашизм, намерение использовать живых людей как подопытных при создании химического оружия). По мнению нейробиологов , несмотря на то, что и моральное ( к идеям и понятиям) и предметное ( к противным вещам) отвращение, вызывают похожие физиологические реакции и изменения в одних и тех же частях мозга (боковая и средняя орбитофронтальная кора) так называемое моральное отвращение связано в активным возбуждением эволюционно более молодой части коры, что, по мнению ученых, говорит о более глубоком восприятии. Немного спекулируя, можно предположить что уродливые идеи более опасны для человека, чем уродливые предметы.
Способность переживания Уродливого дает нам возможность быть людьми. Если нам сознательно удается преодолеть естественное чувство отвращения и страха , возникающее при столкновении с Уродливым , переживая и осознавая их, мы можем быть менее естественными, а значит более человеческими. Мы сталкиваемся с необходимостью реагировать на эту встречу как то иначе, не естественно. Как человек ведет себя перед лицом смерти, как переживает смертельную болезнь, собственную или другого человека, как он ведет себя, столкнувшись с подлостью, то есть встретившись с Уродливым? Его поведение может оказаться красивым, вызывающим восхищение радость и благодарность. И проявляться эта красота может не только в экстремальных ситуациях, но и в совершенно обыденных. Я вспоминаю семью, с которой я сталкивалась в отпуске. Место нам очень нравилось и мы с мужем возвращались туда несколько лет подряд. Люди, о которых я пишу тоже. Это была семья из четырех человек. Мама молодая, красивая, с тонкими чертами лица, такая точеная и улыбчивая. Папа постарше, седоватый, подтянутый, со спокойным умным красивым лицом. Дети, вероятно погодки, мальчик постарше и девочка. Мальчик живой и радостный, красивый как родители. А девочка с каким то генетическим расстройством, огромной головой, коротенькими ножками и ручками. Все четверо были в основном спокойны и радостны. Дети болтали и общались между собой почти также, как другие брат и сестра, ну может быть немного нежнее. Родители были открыты и с удовольствие общались с людьми. Не было ничего похожего на стыд или страх быть непринятыми. ( я конечно говорю о собственном восприятии того, что я видела). В прошлом году я встретила их четвертый раз. Увидев подросшую, нарядную девочку ( у нее еще отросли прекрасные белокурые волосы), услышав, как она говорит и смеется, я почувствовала огромную благодарность. На них ( всех четверых ) было приятно и радостно смотреть. Точно не хотелось шарахаться или избегать. Все вместе ( их способность любить девочку, их способность радоваться, их открытость) было очень красивым. Несмотря на мощные биологические механизмы идентификации Уродливого, мы как люди можем выбирать, как нам с этим обходиться. В этой свободе быть неестественным очевидно возникает красота.
Это кажется мне чрезвычайно важным для работы психотерапевта. И на мой взгляд есть существенная разница между реакциями и задачами терапевта при стокновении с НЕкрасивым и при встрече с Уродливым в процессе работы. Важным допущением в обоих случаях является тот факт, что интерпретация того с чем встретился терапевт как красивого, некрасивого или уродливого в значительной степени связано с самим терапевтом.
В этом смысле слова Спинозы о восприятии красоты («Красота, – есть не столько качество того объекта, который нами рассматривается, сколько эффект, имеющий место в том, ктo рассматривает») , в равной степени относится к восприятию и красоты, и уродства. Красота в глазах смотрящего. Примерительно звучащая поговорка “на вкус и цвет товарищей нет”, в данном случае требует от терапевта осознания причин собственного реагирования на то, что предъявляет клиент .
- Встреча с Некрасивым
Терапевт в своей работе часто сталкивается с Некрасивым. Это часть работы. Люди приходят к терапевту, рискуя предъявлять свои некрасивости, рискуя прикоснуться к ним. И терапевт часто амплифицирует их, помогает некрасивому проявиться для того, чтобы клиент мог как то с этим обойтись. Задача терапевта быть таким, чтобы при столкновении с Некрасивым клиент мог реагировать красиво ( в смысле целостно и не фальшиво). И с одной стороны терапевт сам не должен быть фальшивым, а с другой не должен быть естественным.
Естественными реакциями на Некрасивое - могут быть отойти подальше, не контактировать. В этом смысле терапевт ведет себя неестественно, оставаясь с клиентом и принимая клиента с его кривым и некрасивым способом жить. В этой неестественной толерантности и безоценочном отношении к дефицитам клиента и одновременной честности терапевта – основа строящейся возможности красиво проявляться и взаимодействовать в нашем разном мире, использую всякие естественные и неестественные (такие как ирония, творчество, сострадание) способы . Собственно задача терапии восстановить или выстроить эту основу и найти свои собственные пути реализовывать эту неестественность. Одной из основ нашего обучения как терапевтов является способность осознавать то, что с нами происходит, понимать и уметь, когда это полезно для клиента, предъявлять наши переживания. В этом смысле предъявление естественной реакции - один из профессиональных навыков. В тоже время важным профессиональным качеством является способность к частичной аутентичности. Я вовсе не хочу сказать, что страх или отвращение, или любые другие переживания в сессии могу быть лишними. Понятно, что осознание терапевтом естественной реакции, возникающей в ответ на то, что предъявляет клиент не только полезно, но и необходимо для успешной терапии. Одной из моих клиенток была девушка, которая много лет занималась проституцией. Надо сказать, что вовсе не дискомфорт по поводу способа ее заработка привела ее на терапию. Она пришла из-за симптома, который был расценен врачами, как психосоматический. Ее способ жизни как будто совершенно ее устраивал с одной стороны, с другой она конечно понимала, какую реакцию, она может вызвать, рассказывая о нем. Поэтому, она привыкла врать, ну мне «уж как врачу все решила рассказать». В принципе клиентка была мне симпатична. Но подробности ее рассказа вызвали у меня отвращение. И понимание этого переживания оказалось очень полезным для нашей работы, потому что соответствовало тем переживаниям, которые клиентка не осознавала и понимание которых оказалось для нее очень важным. Но даже в этом конкретном случае, несмотря на то, что я не была испугана и вполне понимала, что со мной происходит, для того, чтобы сделать это отвращение легализованным в терапевтическом пространстве, мне потребовалось найти способы быть для клиентки поддерживающей не только признавая, что в данный момент происходит то, что происходит, но и давая возможность ей опереться на меня как на терапевта, найдя способы ее уважать.
Однако, наблюдая за собой и коллегами, я обратила внимание на несколько феноменов, возникающих в случае столкновения с тем, что интерпретируется как Некрасивое
- Естественная реакция не осознается. Переживание терапевта или взаимосвязь переживания терапевта возникающего в ответ на историю клиента с содержанием жизни терапевта не осознается.
- Происходит путаница понятий естественного и неестественного, точнее , своеобразная профессиональная деформация, когда при общении с клиентами, естественной кажется и проявляется реакция профессиональная ( не первая, не непосредственная). Речь не идет о частичной аутенентичности. Речь о том, что, как метко сказала одна из участниц мастеркласса, который мы с моим коллегой проводили на конференции в одном из московских гештальт-институтов, искренняя реакция «заворачивается в несколько фантиков» и часто остается недоступной не только для клиента, но и для самого терапевта. Неосознаваемая реакция все равно присутствует в сессии, прорываясь разными невербальными и неосозноваемыми способами. Но терапевт остается для клиента недоступным.
- Наоборот, терапевт считает своим долгом быть честным (потому что честность ведь тоже является важной профессиональной ценностью, как же без честности строить доверительные отношения) и немедленно предъявлять клиенту естественную реакцию, независимо от того, насколько полезно такое самопредъявление. Способность понимать свои переживания и честность являются принятыми профессиональными ценностями. Однако, этого не достаточно. Способность дозировать полезный для клиента уровень самопредъявления, как и способность прогнозировать последствия этого самопредъявления и принимать ответственность за это - один из профессиональных навыков психотерапевта.
От того, как терапевт может отнестись к проблемам, которые приносит клиент, способен ли он понять и принять свои естественные реакции и сделать выбор, размещать ли в пространстве между клиентом и терапевтом свою естественную реакцию, зависит способность клиента двигаться в терапии. Естественная реакция на то, что предъявляет клиент, нередко проблемное или нелепое ( часто самим клиентом оцениваемое таким образом), появившись в пространстве терапевтической сессии, может укреплять представление клиента о себе как о стигматизированном, уродливом. Как справедливо на мой взгляд замечает И. Гофман в своей работе «Стигма», многие свойства индивида определяются не самим качеством, а отношением к нему. Например, слезы мужчины - психотерапевта во время работы скорее всего будут расценены им самим и терапевтическим сообществом, как проявление способности ( вполне укладывающейся в профессиональную компетентность) проявлять свои чувства. Слезы бизнесмена во время переговоров или даже дружественного кофе будут скорее всего расценены бизнес сообществом как неадекватное поведение, проявление профессиональной непригодности. Клиент, пришедший к терапевту, как правило уже ощущает себя не таким, а получив подтверждения своим подозрениям у терапевта, теряет возможность опереться на терапевта и получить его поддержку. Скорее он начнет испытывать отчаяние или стыд. Жан Мари Робин пишет в своей работе «Быть в присутствии другого» о том, как просто терапевту или супервизору заставить клиента испытывать стыд «подспудным посланием, что ему лучше не быть тем, кем он является» . Тем более, что клиент, или терапевт, или студент потому и пришел, что чувствует себя недостаточным, не таким, не соответствующим. Пришел, потому , что хочет стать другим. Клиент либо предполагает , что о его несостоятельности известно, либо думает, что о ней не известно и надеется, что ее не заметят. Часто он имеет и тот , и другой опыт. И, нередко, получает естественную реакцию на способ своего взаимодействия от других людей. И естественная реакция терапевта может быть ретравмирующей.
Все три описанные выше ситуации являются понятным материалом для супервизии. В этом смысле задачей супервизии будет помочь терапевту осознать свои естественные реакции и смочь быть свободным в своей естественности и неестестсенности, оставаясь с клиентом.
2.Встреча с Уродливым
Другая ситуация возникает , когда человек сталкивается с тем, что им идентифицируется как Уродливое . Это на мой взгляд более сложная ситуация, при которой, кроме трех описанных выше способах реагирования, могут возникнуть другие.
- Естественная реакция может вполне осознаваться, но обойтись с ней может быть очень сложно.
Потому что
- то, с чем встречается терапевт сильно противоречит его значимым биологическим или ценностным представлениям, вызывая ( используя вышеизложенное допущение) страх и отвращение.
- мешает безоценочному восприятию клиента (еще одной профессиональной психотерапевтической ценности), а так же идее о том, что для того, чтобы быть эффективным, терапевту следует увидеть в клиенте что-то, что достойно уважения, любви, интереса. Ирвинг Польстер обозначал это “как поиск скрытого очарования” в клиенте: “интерес, любопытство со стороны терапевта к этому тайному очарованию оживляет способность пациента самому интересоваться и быть интересным” [E.Polster. Every person`s live is worth a novel. NY,1987, процитировано по Now for Next Margarite Spaniolo Lobb ]. Одной из задач психотерапевта – является открыть красоту, очарование, интересность клиента, которые могут быть завернуты, спрятаны или даже забыты клиентом, особенно если рассматривать как одну из причин невроза - недостаток любви или уважения со стороны значимого другого [Now for Next Margarite Spaniolo Lobb, Польстер Ирвин, Интегрированная гештальт-терапия: Контуры теории и практики Класс, - 2011] .
Как может терапевт суметь дать уважение и любовь клиенту, чтобы он смог опереться на это при очевидном противоречии его ценностям? При переживании уродливого, при встрече со страхом и отвращением). И при этом терапевту необходимо сохранить честность и быть способным оставаться в контакте с клиентом
В большинстве случаев оставаться честным и по большому счету симпатизировать клиенту получается . Чаще всего клиенты мне симпатичны, интересны и достойны уважения, даже если сами они так не считают. Но что происходит, когда мы сталкиваемся с чем – то в клиентах или их сложностях, что мы идентифицируем как уродливое? И когда наши естественные реакции оказываются настолько сильными, что быть опорным для клиента и найти в нем то, что можно полюбить трудно. Вот несколько фраз из сессий с моими клиентами, которые были для меня непростыми.. « Я сплю со своей родной сестрой. Ей это надоело, она хочет уехать. Но мне нужно знать как ее удержать». Или « Помоги мне умереть. Мне больше от тебя ничего не нужно». Или «Мне нравится, когда другие плачут. Люблю делать больно». Наверняка многие коллеги наверняка встречались с подобными или другими высказываниями клиентов, которые вызывают похожие переживания. Или « Я убежденный сталинист. Мне важно, чтобы и сын пошел по моим стопам.»
(Конечно, я привожу примеры случаев, с которым испытывала сложности я и которые возможно коллегами не будут восприниматься как Уродливые).
Оставаться в контакте с клиентом в таком случае значительно сложнее, поскольку включаются биологические ответы на идентификацию уродливого. И не только сохранять уважение и любовь к клиенту сложно, но и вообще ясно увидеть его может быть непросто. Как же быть? Я предлагаю несколько моментов, которые позволят терапевту восстановить возможность оставаться в контакте с клиентом и найти способы быть для него поддерживающим в этих случаях. Вынося за скобки необходимость осознавания тех переживаний, которые вызывает у терапевта материал клиента, хочу остановится на нескольких возможных механизмах, которые как мне кажется могут быть моделью для супервизорской работы и помогут терапевту продолжать быть эффективным для клиента.
- Осознание биологических или ценностных противоречий, которые идетифицируются терапевтом как уродливые . Понять каким ценностям терапевта противоречит контекст клиента.
- Сформулировать собственные ценностные пастулаты, которым противоречат материал клиента.
Осознание собственных ценностей и принятие их делает терапевта более свободным и толерантным к чужим ценностям. Понимание, какую угрозу на личностном ( страх) или биологическом уровне ( отвращение) несут ценности клиента для ценностям терапевта по моим представлениям сильно снижает напряжение описанных переживаний.
- Рассмотреть фактический материал клиента и понять , насколько актуальная информация, полученная, от клиента действительно является противоречащей ценностям терапевта. ( Например, ценность терапевта – не быть жестоким. Варианты (1. Клиент сказал, что каждую неделю избивает ногами кошку. И ему это нравится. Терапевт верит клиенту, наблюдая конгруэнтность его телесных реакций, когда он говорит о своем удовольствии. Клиент сказал, что является сталинитом. Предположения терапевта о жестокости клиента не подтверждены никаким фактическим материалом. Возможно, это заявление связано с интроектом, полученным от заботящейся о клиенте бабушки и никак не говорит о его жестокости. Или возможно в понятие «сталинист» клиент вкладывает вовсе не то, что я ( в частности возможность массовых пыток и убийств), а что-то совсем другое.
- Рефлексия источников собственных ценностей.
Ну например, некоторое время назад ко мне обратился молодой человек со сложностями во взаимоотношениях с женщинами. Одним из центральных вопросов нашей работы были его отношения с бывшей женой, которая ушла из-за его «вспыльчивости». На второй встрече я узнала, что он работает в органах и ненавидит диссидентов ( клиент рассказал об этом обсуждая раздражающие его ценностные противоречия с семьей бывшей жены) . В первый момент сохранить эффективную терапевтическую позицию в этой ситуации мне помогало осознание моих личных причин ( например, ценностями, полученными от моего антисоветского окружения в детстве ) реагирования на эту информацию.
- Работа с историей клиента. Понимание мерзости или опасности, с которой пришлось столкнуться клиенту.
- Разделение клиента и уродливого ( по интерпретации терапевта) в клиенте
Мне кажется очень важным для терапевта попытаться увидеть клиента целиком, не только в том, что противоречит ценностям терапевта. Увидеть, когда клиент реагирует в соответствии с заявленными ценностными постулатами, а когда нет. Увидеть, другие аспекты взаимодействия, в которых противоречие ценностям клиента или терапевта не будет важным.
- Поиск полярности для так называемой естественной реакции, на которую терапевта «соблазняет» клиент. Этот пункт основан на предположении, что есть ситуации, когда приспособлением клиента является провокация страха и отвращения ( как мощного биологического способа избежать контакта « НЕ ПОДХОДИ») Тогда клиент соблазняет терапевта на определенную реакцию, привычную для клиента. Клиент и надеется на близость и симпатию терапевта и опасается, что ее не получит, настолько, что легче соблазнять терапевта на привычную отвергающую или ранящую клиента реакцию.
- К: Ну давай, скажи мне, я ведь фиговая мать?
Т: Ты думаешь, я оцениваю тебя как мать?
К: Конечно. Все оценивают. А мне совершенно плевать как меня
оценивают. И на своих детей мне тоже плевать. Я им даже не позвонила
ни разу за весь вечер. Я вообще хочу жить своей жизнью. Пусть их
- папаша занимается всей этой фигней… или пусть никто не занимается.
Я так больше не могу.
Т: Как ты больше не можешь?
К: Это неважно как. Я всю жизнь не соответствовала и продолжаю. И
молока у меня толком не было, и материнских чувств тоже нет. Я вообще
не очень мать. Я о детях почти не думаю.
- К: Ну давай, скажи мне, я ведь фиговая мать?
Т: Ты думаешь, я оцениваю тебя как мать?
К: Конечно. Все оценивают. А мне совершенно плевать как меня
оценивают. И на своих детей мне тоже плевать. Я им даже не позвонила
ни разу за весь вечер. Я вообще хочу жить своей жизнью. Пусть их
- папаша занимается всей этой фигней… или пусть никто не занимается.
Я так больше не могу.
Т: Как ты больше не можешь?
К: Это неважно как. Я всю жизнь не соответствовала и продолжаю. И
молока у меня толком не было, и материнских чувств тоже нет. Я вообще
не очень мать. Я о детях почти не думаю.
- К: Ну давай, скажи мне, я ведь фиговая мать?
Т: Ты думаешь, я оцениваю тебя как мать?
К: Конечно. Все оценивают. А мне совершенно плевать как меня
оценивают. И на своих детей мне тоже плевать. Я им даже не позвонила
ни разу за весь вечер. Я вообще хочу жить своей жизнью. Пусть их
- папаша занимается всей этой фигней… или пусть никто не занимается.
Я так больше не могу.
Т: Как ты больше не можешь?
К: Это неважно как. Я всю жизнь не соответствовала и продолжаю. И
молока у меня толком не было, и материнских чувств тоже нет. Я вообще
не очень мать. Я о детях почти не думаю.
- Из сессии. Клиентка, 24-летняя мама двоих сыновей ( 5ти и 2 ух лет)
пришла с запросом, «наконец начать жить собственной жизнью». Живет
вроем с детьми, с отцом детей не общается. Дети в основном проводят
время вдвоем. В сад мама пыталась их устроить, но не смогла, потому
что там была очередь. В течение нескольких сессий клиентка
рассказывала о своем действительно не особенно заботливом отношении
к детям.
К: Ну давай, скажи мне, я ведь фиговая мать?
Т: Ты думаешь, я оцениваю тебя как мать?
К: Конечно. Все оценивают. А мне совершенно плевать как меня
оценивают. И на своих детей мне тоже плевать. Я им даже не позвонила
ни разу за весь вечер. Я вообще хочу жить своей жизнью. Пусть их
- папаша занимается всей этой фигней… или пусть никто не занимается.
Я так больше не могу.
Т: Как ты больше не можешь?
К: Это неважно как. Я всю жизнь не соответствовала и продолжаю. И
молока у меня толком не было, и материнских чувств тоже нет. Я вообще
не очень мать. Я о детях почти не думаю.
- Из сессии. Клиентка, 24-летняя мама двоих сыновей ( 5ти и 2 ух лет)
пришла с запросом, «наконец начать жить собственной жизнью». Живет
вроем с детьми, с отцом детей не общается. Дети в основном проводят
время вдвоем. В сад мама пыталась их устроить, но не смогла, потому
что там была очередь. В течение нескольких сессий клиентка
рассказывала о своем действительно не особенно заботливом отношении
к детям.
К: Ну давай, скажи мне, я ведь фиговая мать?
Т: Ты думаешь, я оцениваю тебя как мать?
К: Конечно. Все оценивают. А мне совершенно плевать как меня
оценивают. И на своих детей мне тоже плевать. Я им даже не позвонила
ни разу за весь вечер. Я вообще хочу жить своей жизнью. Пусть их
- папаша занимается всей этой фигней… или пусть никто не занимается.
Я так больше не могу.
Т: Как ты больше не можешь?
К: Это неважно как. Я всю жизнь не соответствовала и продолжаю. И
молока у меня толком не было, и материнских чувств тоже нет. Я вообще
не очень мать. Я о детях почти не думаю.
Из сессии. Клиентка, 24-летняя мама двоих сыновей ( 4-х и 2- х лет) пришла с запросом, «наконец начать жить собственной жизнью». Живет втроем с детьми, с отцом детей не общается. Дети в основном проводят время вдвоем. В сад мама пыталась их устроить, но не смогла, потому что там была очередь. В течение нескольких сессий клиентка рассказывала о своем действительно не особенно заботливом отношении к детям и желании отказаться от детей.
К: Ну давай, скажи мне, я ведь фиговая мать?
Т: Ты думаешь, я оцениваю тебя как мать?
К: Конечно. Все оценивают. Мне еще в детстве говорили, что матери из меня не получится, когда я младшего брата пинала. А мне совершенно плевать как меня оценивают. И на своих детей мне тоже плевать. Я им даже не позвонила ни разу за весь вечер. Я вообще хочу жить своей жизнью. Пусть их папаша занимается всей этой фигней… или пусть никто не занимается. Я так больше не могу.
Т: Как ты больше не можешь?
К: Это неважно как. Я всю жизнь не соответствовала и продолжаю. И молока у меня толком не было, и материнских чувств тоже нет. Я вообще не очень мать. Я о детях почти не думаю. Я собираюсь их сдать в детский дом. Уже узнала, как это лучше сделать, присмотрела приличный детский дом.
В этом случае мне было важно осознавать и мое резкое неприятие ее неспособности заботиться о детях и желания отказаться от них и свою благодарность за ее желание «присмотреть приличный детский дом» и свое сочувствие и жалость от ее отчаянной усталости и от привычки быть плохой ( сестрой, матерью). И почему так важно, чтобы она была оценена как «фиговая мать».
- Осознавание того, как некоторые ценности терапевта могут восприниматься клиентом как Уродливое.
В этом смысле мне кажется важным понимание того, как терапевт может вызывать у клиента страх и отвращение, легализация переживаний клиента, понимание каким ценностям клиента противоречит то, что предъявляет терапевт, размещение этих переживаний клиента в контакте.
«Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачный балах,-
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх…”
В.Ходасевич, 1924г
- Предъявление своих ценностей клиенту. И совместное с клиентом решение о возможности продолжать работу.
Проведение подобной работы может привести к тому, что ценностные противоречия
- Если терапевт понимает, что ни выше описанные, ни какие то другие механизмы не могут восстановить способность терапевта переживать контактирование с данным клиентом, профессионально будет рекомендовать клиенту другого терапевта.
Может быть это даст возможность проявится Красивому при встрече с тем, что интерпретируется как Уродливое. Что к сожалению совершенно не гарантировано. Более того, при столкновении с Уродством может и часто появляется именно Уродство. Но надежда есть.
Я предполагаю, что подобные механизмы восстановления целостности терапевта могут быть полезны и в случае, если все в клиенте все кажется прекрасным, а его ценности кажутся совпадающими с ценностями терапевта. Думаю, они помогут терапевту избегать слияния.
