Никто не знает, как это случалось — может, немного больше алкоголя, чем обычно, или накопившаяся сила традиции, да хоть бы и просто усталость от повторения одного и того же. Но несколько раз в жизни, перед самыми праздниками, когда местные жители украшали город огоньками и запахом чуда, а из сеток уже торчали мандарины, открывалось скромное окошко возможности. Тогда самые смелые отходили в сторону от общей суеты и доставали из себя свои маленькие коробочки счастья, чтобы тихо-тихо, пока никто не видит, налюбоваться его светящимися обещаниями. Совсем чуть-чуть, одну маленькую минутку. Боковым зрением, уголком разума, краешком сердца. А потом тщательно заворачивали их обратно во все слои подарочной упаковки, крепко-накрепко перевязывали выцветшими от времени ленточками и закапывали обратно, поглубже в косточки, в печенки, в самые, можно сказать, почки. Чтобы никто в мире не увидел Настоящего Счастья. Чтобы никто никогда не смог повредить его тонкую кожу, погасить его мужество, отменить теплоту обещаний. И, сгорбившись от общей темноты, шли себе дальше и дальше, а на плечи ложился серый снег позапрошлогодних ран, уже не имеющий власти для возобновления боли, но вполне пригодный для маскировки.
Но горе тому, кто был настолько безумен, что решался не прятать обратно своего счастья. В лучшем случае он получал все самые тяжелые камни, накопленные за пазухами первых встречных. А в худшем — его никто и не замечал, все ведь были заняты маскировкой, подсчетом курса доллара и приготовлением салата оливье. А безумец уходил от всех, прикрывая рукой дыры во внутренних органах и оплакивая убитое счастье. Иногда органы зарастали, иногда нет — но случалось и такое, что новые коробочки счастья, почти такие же точно, как старые, снова появлялись внутри, только в других местах, поэтому их существование можно было обнаружить только через много-много лет. Когда вид мандаринов и салата оливье переставал внушать отвращение. Когда серый снег на плечах начинал таять за истечением срока годности и больше не мог спрятать ни шрамов, ни пустоты, ни проносимой под ними контрабандой надежды.
Скромное окошко возможности, ты продолжаешь дразнить уходящих навсегда, празднуя что-то непонятное свое, приплясывая под некрасивую музыку новостей, не обращая внимания на необращающих внимание. Ты знаешь, что Настоящему Счастью не место в маленьких коробочках, а еще — что оно такое живое, что совсем ничего не боится. Ты знаешь, что мы, скорее всего, пропустим этот танец. И следующий. Но тебе нет дела, потеряем ли мы остатки памяти или все внутренние органы, ты все равно будешь продолжать предлагать себя, как женщина, которой надоело чувствовать себя мертвой. И, может быть, случится чуть больше алкоголя. Или чуть меньше привычки выживать. А может, истлеет старая коробка и проклятые ленточки. И что-то случится.
А может быть, и нет. Кто знает?
