Нужно ли клиента мотивировать? Многие считают, что нет, если он созрел, то будет готов следовать рекомендациям психотерапевта, даже если их выполнение требует больших усилий. С этим трудно не согласиться, но существуют ситуации, когда мотивировать необходимо. Например, когда он – пациент клиники, терапия ему прописана, а Вы должны достичь какого-то результата в работе с данным пациентом. Находясь в таком положении, невольно делаешь открытие, что при желании и умении мотивировать можно почти всех, даже на первый взгляд безнадежных. И польза от этой мотивации есть – человек делает, возможно, первый шаг в направлении к себе и приобретает опыт того, что усилие приносит свои плоды, не все еще в жизни кончено.
Известно, что особо немотивированными являются аддиктивные пациенты. Я хочу рассказать историю одного арт-терапевтического занятия с пациентом возрастом около 55 лет, алкоголика с большим стажем, имеющего уже выраженные когнитивные дисфункции.
На групповую терапию он пришел неохотно, считая арт-терапию чем-то несерьезным, подходящим скорее для маленьких детей. Говорил пациент очень мало и односложно. Он выглядел замкнутым, отключенным от реальности, безразличным, до крайности инертным, даже отупевшим. До него было довольно трудно достучаться, чтобы просто войти в контакт с ним, еще сложнее было уговорить его взять в руки глину. Я попросила его просто помять глину, почувствовать материал и позволить рукам делать то, что они хотят, не задумываясь о результате. Пациент неохотно согласился. Он подержал в руках глину, разделил ее на несколько кусков, покатал их между ладоней. Было видно, что руки плохо слушаются его, и что он находится в недоумении и растерянности, столь плохо ощущая собственное тело. Его творчество длилось недолго. Он сложил кусочки вместе и заявил, что у него ничего не получилось. Работа выглядела следующим образом:
Я спросила его об ощущениях во время работы, и он сказал о своем огорчении, что руки ему не подчиняются, и что раньше это было не так, он многое умел делать руками.
Его композиция, как и работы других пациентов, была выставлена внутри круга для обсуждения. Пациент, ранее считая свою работу не удавшейся, тем не менее пристально разглядывал ее. Чем-то она его зацепила. В какой-то момент группового обсуждения, не дожидаясь своей очереди, он вдруг воскликнул: «Я что, умер что-ли?». Пациент увидел в своей композиции мертвое тело, лежащее на кровати. Он был сильно взволнован, даже потрясен. От его безразличного отупения не осталось и следа. Ассоциации группы были тоже очень похожими, хотя все пытались сгладить негативность высказываний и найти слова поддержки. Вся группа была сильно эмоционально затронута.
Эта работа пробрала меня до мурашек, как только пациент ее закончил, так как у меня тут же возникла четкая ассоциация с римским надгробием. Один из типичных сюжетов для надгробий - лежащий на кушетке, слегка приподнявшись на локте усопший, стоит стол, уставленный яствами, в ногах стоят сыновья усопшего. Здесь тоже кушетка с телом и стол, но только стол пуст и сыновей нет. Потрясло не то, что композиция напомнила надгробие, а этот совершенно пустой стол и полная безжизненность тела. Эта духовная смерть при жизни, неосуществленность человеческого потенциала – именно это вызывает такую сильную печаль и сожаление. Разумеется, эту ассоциацию я оставила при себе, не высказала ее ни сначала, ни позже. Однако, этот архетипический смысл своей работы уловил и сам пациент, именно такое неутешительное подведение итогов его жизни так потрясло его.
Я больше никогда не видела этого пациента, занятие с ним было только одно, от двух предыдущих, назначенных ему, он ранее уклонился. Я не знаю его дальнейшей судьбы. Не думаю, что такое шокирующее осознание своего реального положения во всей его неприглядности изменит что-то кардинально в его жизни, уж слишком в запущенной стадии алкоголизма он находился, но все же я довольна, что арт-терапия вырвала его коротко из того летаргического сна, в котором он пребывал и ясно показала ему, как оно есть на самом деле.
Материалы публикуются с согласия пациента
