Эпиграф
-Некоторые православные святые «пришли» к религии из бандитов и головорезов
(Аналитик) - Не «некоторые»,…а большинство….
(из личного анализа)
Персона пациента – компьютерный гений-вундеркинд, способный решить любую IT-задачу, избирательно общаясь лишь с равными себе по интеллекту, «наслаждаясь» своим пониманием психологии окружения, манипулированием и властью.
Тень пациента представляла и сейчас в более осознанном варианте представляет демонический «сгусток», включающий неприязнь и откровенную ненависть к людям, фантазии о легком решении ряда вопросов коммуникативного и финансового плана криминальным путем, псевдосублимационные гебефренические феномены хулиганского, хакерского характера, ярость, доходящая до желания убить, подавляемая и отрицаемая зависть к людям, маскируемая их тотальным обесцениванием с садистической трансформацией отношений в гомогенную анальную массу. И сам по себе он представляет теневую фигуру, ведущую двойную жизнь, как внешнюю, так и внутреннюю, манипулируя полярными фрагментами: практик-романтик, нацист-людоед-гуманист, богоборец–богоискатель, игрок-контригрок, «святой грешник»-«грешный святой», «Христос на кресте»-«человеконенавистник и человекоубийца», одновременно боясь разоблачения перед окружением. В подростковом периоде фактически и находился в аутистическом «подполье», обучаясь созданию вирусных программ у больного шизофренией, а при бредовом преследовании с его стороны вынашивая фантазийный план убийства своего «учителя». Все это парадоксально сочеталось с жизненными эпизодами «любви к человечеству» - пытался работать в хосписе, пел в церковном хоре. Легко «завоевывал сердца взрослых» - «умненький, богоподобный мальчик-ангелочек». В целом не мог сдерживать негативные эмоции, т.к. они были слишком опасны для его хрупкого и нестабильного ощущения реальности
Перенос - контрперенос
В ходе терапии пациент продемонстрировал переключение от констелляции зеркального переноса («близнецовый»переноскак его вариант) на идеализированный перенос. К этим феноменам можно отнести контроль внешности терапевта, желание того, чтобы тот выглядел определенным образом вплоть до стиля прически с одновременной тревогой «сломать», «разрушить» терапевта. Считал долгое время, что он и терапевт внутренне похожи, присутствовали попытки соблазнения способностями собственной психики, но затем осознал разницу – «мы разного поля ягоды». Идеализирует терапевтические способности аналитика, считает, что действительно ему помогли справиться с тяжелым дискомфортом, одновременно шутливо подозревает терапевта в неискренности и манипуляции. Задавая много личных вопросов, одобрительно относится к нейтральной позиции терапевта – «если вы мне дадите хоть какую-то реальную информацию о себе – я проникну внутрь вас и разрушу, а так вы побуждаете меня говорить о себе, провоцируя на откровенность». Иногда возникало ощущение движения какого-то хитрого и настойчивого насекомого, – «да, я паразит»,- говорил о себе пациент, периодически возвращаясь в ходе терапии к привычной манере обращения с людьми. Это подтверждается и тем, как настойчиво с голодным любопытством пациент на ряде сессий осматривал стол терапевта, видимо, пытаясь интериоризировать какие-то объекты, разочарованно реагируя, если стол оказывается свободным. Это, вероятно, имеет двоякую функцию – может давать творческий импульс терапии, давая возможность пациенту восстановить структуру, либо это же может дать толчок регрессу и заставить защищаться привычным способом при ошибках терапевта.
Многочисленные рассуждения пациента о физических и космологических феноменах можно трактовать не только как примитивные атеистические богоборческие тенденции или защитные метафизические фантазии, но и его «полевой» перенос на «огромное море» внешних объектов с целью придать направление движению психики в сторону индивидуации.
На первом году терапии достаточно часто возникали комплементарные конртрансферы, связанные с агрессией и недифференцированной полоролевой идентичностью: материнский недифференцированный контртрансфер с гомоэротическим компонентом, обсуждение которого началось после первого года терапии. В контртрансфере переживалась ярость и желание мести, особенно при обсуждении пациентом достоинств нацистской идеологии и способов решения «кавказского вопроса». Одновременно с этим при нарастании феноменов депрессии и пароксизмальной тревоги, ипохондрических фиксациях пациент становился мягче – «Я понимаю, что СС - страшная организация, они уничтожали целые народы, отрубленные головы на танки устанавливали». Пациент воспринимался и как ребенок, объятый десятками страхов, требующий защиты. При отказе от привычных форм реагирования возникала полная растерянность и несостоятельность, страхи умереть в нищете и от голода, начинал напоминать сказочного персонажа, попавшего не в свою среду обитания – «пропадет Кузенька…»
В переносе присутствовали опасения «столкнуть» пациента в психоз, сомнения в устойчивости его психики для трансформации под влиянием архетипического содержания. Присутствовало сомнение в способностях помочь такому сложному пациенту, понимание, что перверсные пациенты компенсируются с трудом.
Сновидения. Поскольку в сновидении проявляется символическое содержание бессознательного, то и трактовка сновидческих образов пациента отражает психологическое содержание его самости.
В сновидениях в начале терапии сражался «в игровом лабиринте с «быдло-людьми», которые его в конечном счете убивают», однако к концу первого года терапии стал видеть сны на эту же тематику, в которой он одерживает верх. В костюме робота убил во сне ребенка девушки, которой симпатизировал, но опасался показать ей свои чувства, т.к. «зачем я ей такой», искусно спрятав тело, участвуя затем в поисках малыша. В снах появилась персонализированная агрессия после проработки темы о том, что шеф пациента манипулирует им и недоплачивает, затем и наяву сумел потребовать прибавки к жалованью. Последние 10 лет часто снился сон о троллейбусе, которым пациент не мог управлять на развилках дорог, переключая штанги на тросах. В одном из снов «угнал троллейбус знакомого маршрута, сбежав от милиции, гонял на нем всю ночь, утором на остановке вернулся водитель, а пациент опять сбежал» (от терапевта?). Увидел во сне «механическую девушку», с любопытством осматривал ее детали, сексом с ней не занимался, но проснулся удивленным –«зачем?- у меня же есть настоящая». Сну о котике, которого пациент собирался разделывать на кухне, предшествовал сюжет, увиденный им по телевизору – кошка оберегала выводок котят в чернобыльской зоне. Это коррелирует с феноменологией нарциссического расстройства – ненавистью к самому себе, «голоду» и отсутствием душевного тепла с отказом от любви – «нет ее и не надо». Удачной оказалась в связи с этим сном амплификация сюжета о панической атаке главного героя сериала «клана Сопрано» - тот увидел перед приступом тревоги утку с утятами, смысл чего стал ясен ему гораздо позже в ходе работы с аналитиком. Сновидения самого терапевта о тюрьме, цепях и злобном псе Цербере, которого надо убить, чтобы вырваться на свободу, но для этого нет сил, скорее «принадлежат» пациенту, отражая его внутреннюю безысходность, опустошенность и истощенность. Наряду с этим появился сон о полете над землей после поездки за рубеж, которой пациент так боялся вследствие ипохондрических фиксаций, что символизировало, возможно, начало духовного роста.
Тактической целью терапии и являлось удержание пациента в идеализированном переносе в стабильном состоянии. Позитивным результатом выступило постепенное ослабление нарциссических переносов с постепенным втягиванием в этап архетипической феминности Появились признаки трансформации маскулинной сферы деятельности – навязчивая маскулинная структура трансформировалась в попытки творчества и устойчивой привязанности с укреплением возможности бытия и способности к эмпатии. Одновременно присутствовали попытки со стороны пациента стать рабом своих идеализированных представлений, и увлечь аналитика к удовлетворению собственных нарциссических потребностей, констеллировать у него нарциссические защиты. На фоне рефлексии процессов переноса-контрпереноса особое внимание уделялось проявлениям ярости как. доминирующей черте инфантильной личности с сильным материнским комплексом. Постепенно пациент становился способен к переживанию собственного несовершенства в области интроверсии и воображения, что можно связать с негативным полем интроецированных образов.
Появлялись негативные контрпереносы – они не только отражают регрессию терапевта, но, вероятно, необходимы какчастьобраза раздраженной, плохой матери – «Вы обращаетесь с людьми так, что им, очевидно, по лицу хочется вам дать!», - и пациент подтверждает эти собственные страхи. Здесь позитивна способность не только эмпатически воспринимать пациента, но и ненавидеть, используя негативные реакций контрпереноса. Попытки контроля аналитика принимаются как игра с целью восполнения дефицита безопасной манипуляции объектом в безопасном пространстве.
Позитивным моментом выступает то, что пациент открывает, что остальные чувствуют, радуются, любят друг друга, появляются ростки позитивной зависти и понимание того, что спасения не найти в успехах, своей исключительности или уникальности. Ему становится ясно, что необходим отказ от компромисса, который хоть и производит хорошее внешнее впечатление, но дефектен по сути. Появились признаки развития наблюдающего Эго, что говорит о преодолении примитивных защит. Одновременно сохранялись страхи воображаемой угрозы уничтожения при отказе от манипулирования окружением и контроля.
Диагностически удачным оказался прием амплификации, - предложение пациенту прокомментировать самому те или иные сюжетные линии и взаимоотношения в известных фильмах и сериалах. Так, при просмотре сериала «Во все тяжкие» (главный герой-учитель-химик, заболевший раком, и варящий метамфетамин якобы ради обеспечения семьи) испугался – наряду с восхищением перед практичностью главного героя понял, что может сам не остановиться и нуждается в коррекции поведения. На амплификацию «пути героя» в виде фильма «Белоесолнцепустыни» после первого года терапии дал аффективную реакцию - «я знаю о чем вы, но вы не правы – Федор Сухов – герой», хотя синхронистично в это же время режиссер интерпретировал создание фильма как пародию на существующий строй со злокачественными нарцисссическими отношениями.
Одновременно планировал взять у терапевта его спокойствие и более широкое восприятие палитры жизни и отношений. Оберегал терапевта –«если вы начнете меня проживать, то вы заболеете». Плакал от бессилия, когда родственница заболела онкологией и была оперирована. Скучал по девушке, с которой расстался, пытаясь одновременно обесценить это переживание, одновременно не хотел встречаться с другими девушками, пытается сблизиться с дочерью, бывшей женой, биологической матерью, по-прежнему болезненно психосоматически реагируя на их попытки использования и манипуляции истинные или фантазийные. «Сложился» позитивный образ терапевта, как чудака-профессионала, увлеченного психиатрией, спасающего пациентов, - «от вас пахнет спокойствием, нет озлобленности как у других». Иронично укорял терапевта – «я вас просил меня слегка поправить, а вы меня всего «перепрошили». Признал, что сам терапевт и другие люди способны иметь иррациональные религиозные переживания, однако продолжал периодически нападать на религию.
Таким образом, несмотря на то, что переверсные пациенты считаются инкурабельными, при длительной терапии возможно осознание расщепления и ложного self с изменением установок к окружению, возникновением устойчивой привязанности и адаптацией иного уровня.
